Иосиф Бродский. От окраины к центру – מהפרבר למרכז

Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речный пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.

Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прогремел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.

Джаз предместий приветствует нас,
слышишь трубы предместий,
золотой диксиленд
в черных кепках прекрасный, прелестный,
не душа и не плоть —
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.

В ярко-красном кашне
и в плаще в подворотнях, в парадных
ты стоишь на виду
на мосту возле лет безвозвратных,
прижимая к лицу недопитый стакан лимонада,
и ревет позади дорогая труба комбината.

Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна:
рядом новый закат
гонит вдаль огневые полотна.
До чего ты бедна. Столько лет,
а промчались напрасно.
Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.

По замерзшим холмам
молчаливо несутся борзые,
среди красных болот
возникают гудки поездные,
на пустое шоссе,
пропадая в дыму редколесья,
вылетают такси, и осины глядят в поднебесье.

Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
предо мною горят
ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
чтоб с домами ему не столкнуться:
это наша зима все не может обратно вернуться.

Не до смерти ли, нет,
мы ее не найдем, не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.

Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
и полны темноты,
и полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.

Как легко нам дышать,
оттого, что подобно растенью
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью
или больше того —
оттого, что мы все потеряем,
отбегая навек, мы становимся смертью и раем.

Вот я вновь прохожу
в том же светлом раю — с остановки налево,
предо мною бежит,
закрываясь ладонями, новая Ева,
ярко-красный Адам
вдалеке появляется в арках,
невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах.

Как стремительна жизнь
в черно-белом раю новостроек.
Обвивается змей,
и безмолвствует небо героик,
ледяная гора
неподвижно блестит у фонтана,
вьется утренний снег, и машины летят неустанно.

Неужели не я,
освещенный тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъемного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.

Кто-то новый царит,
безымянный, прекрасный, всесильный,
над отчизной горит,
разливается свет темно-синий,
и в глазах у борзых
шелестят фонари — по цветочку,
кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку.

Значит, нету разлук.
Значит, зря мы просили прощенья
у своих мертвецов.
Значит, нет для зимы возвращенья.
Остается одно:
по земле проходить бестревожно.
Невозможно отстать. Обгонять — только это возможно.

То, куда мы спешим,
этот ад или райское место,
или попросту мрак,
темнота, это все неизвестно,
дорогая страна,
постоянный предмет воспеванья,
не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.

Это — вечная жизнь:
поразительный мост, неумолчное слово,
проплыванье баржи,
оживленье любви, убиванье былого,
пароходов огни
и сиянье витрин, звон трамваев далеких,
плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.

Поздравляю себя
с этой ранней находкой, с тобою,
поздравляю себя
с удивительно горькой судьбою,
с этой вечной рекой,
с этим небом в прекрасных осинах,
с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов.

Не жилец этих мест,
не мертвец, а какой-то посредник,
совершенно один,
ты кричишь о себе напоследок:
никого не узнал,
обознался, забыл, обманулся,
слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся.

Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю.
Ничего не узнать.
Я иду, тороплюсь, обгоняю.
Как легко мне теперь,
оттого, что ни с кем не расстался.
Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.

Поздравляю себя!
Сколько лет проживу, ничего мне не надо.
Сколько лет проживу,
сколько дам на стакан лимонада.
Сколько раз я вернусь —
но уже не вернусь — словно дом запираю,
сколько дам я за грусть от кирпичной трубы и собачьего лая.

הינה שוב אני כאן –
חבל ארץ חיבה, חצי אי מפעלים,
פרדייז סדנאות ובתי מלאכה
וגן עדן ספינות טיולים,
אני שוב מלחש:
הינה שבתי אני לאותם חצרות
הינה רצתי ב”Okhta” קטנה דרך אלף קשתות


לפניי הנהר
השרוע, מכוסה בעשן הפחם
אחריי הרכבת
רועמת על גשר שלא התמוטט גם הפעם.
וגדרות הקודרים
מאירים את פניהם במפתיע
אני כאן, אלילת נעוריי, את עדיין זוכרת אותי?


ג’אז שכונות פועלים מקדם את אורחיו בברכה,
את שומעת חצצרות פרברים –
דיקסילנד המוזהב
שלובש כובעים השחורים? הוא מקסים!
לא בריה ולא נפש –
כמו רוח רפאים מנגן תקליטים פטיפוניים,
או שולי שמלתך ממריאים מנשיפת סקסופונים


בצעיף האדום, במעיל עטופה
את יוצאת משערי מעבר לכניסות הבתים,
ועומדת לבד חשופה
על הגשר שקם מול שנים לעולם לאחור לא חוזרים
ולופתת ללחי את כוס לא גמורה של משקה לימונדה,
והשאג ארובות המפעל מטלטל את שמיים כמו טורנדו


היי, שלום! האמנם זאת פגישה?
את כמו רוח חיורת.
מעלינו שקיעה חדשה
מעיפה אל האופק שלהבות של האש הבוארת
את כ”כ עניה! לא הצלחת להרוויח דבר משרשרת השנים שחלפה
ערב טוב, שלגיית נעוריי! אלוהים אדירים, כמה שאת יפה…

בגבעות הקפואות
כלבי ציד דוהרים בשתיקה,
בין ביצות אדומות
רכבות מתפרצות בשריקה.
על כבישים הריקים
מוניות צוללות לעשן של עצים ערומים,
ענפי צפצפות מסתכלים לשמיים נמוכים.

זה החורף שלנו…
פנס חדשני מפזר אור של חדר מתים.
לפניי נדלקים
בעצמה מסנוורת אלפי חלונות מוארים.
מעלה את קולי
כך שלא יתקע בקירות,
זה כמו חורף ההוא אך קולות יקרים לא עונות


עד סופינו או לא
מחפשים את החורף ההוא – לא מוצאים.
מלידה על אורות
בכל יום מיומיינו הולכים והולכים,
כמו רודפים אחרי מנגינה הקסומה שנשמעת מערים הנבנות.
מתנתקים זה מזה. רק המוות חוברת בסוף נפשות נפרדות.


מסתבר לעולם אין פרידות,
רק פגישה ענקית לפנינו.
מסתבר שלפתע ידיים מושטות
ובחושך חובקות את כתפיינו,
ובתוך אפלה,
מתמלאים בשלווה ובנחת,
אנו יחד עומדים מעל קור וברק של הנהר.


כמה קל בשבילנו לנשום,
בגלל כך שדומה לעצים
בחיי אנשים אחרים
נאפוך לאורות וצללים
או אפילו יותר –
בגלל כך שהכל נאבד במסע אחרון
נאפוך בשבילם לגן עדן ולאבדון

שוב הנני הולך
באותו גן העדן מואר שמשמול אחרי התחנה,
לפניי חוה חדשה חפוזה
רצה ואת פניה בכפות הידיים מסתירה,
ואדם באדום הבוהק
מתגלם במרחק בקשתות שערים
והרוח של נהר נווה מזמזמת עצוב בכלי נבל תלויים


החיים מהירים פה
בגן עדן שחור ולבן של שכונות פרברים.
הדרקון מהדק חישוקו
ושמי אפוס הרואי שותקים.
הר של קרח
מבהיק בלי לזוז במקום מזרקה,
וכלי רכב של בוקר עפים מבעד שלג ללא הפסקה.


האמנם זה היה לא אני
המואר בשלוש פנסים
רץ שנים כו רבים
בשממות חשוכות על שברי זכוכיות הפזורים
כאשר זהר שמיים
הסתחרר מסביב המנוף?
זה היה לא אני? השתנה כאן לנצח הנוף.


יש כאן מלך חדש –
אלמוני ויפה, כל יכול.
משמיים על מולדת
יורד אור – עמוק וכחול,
בעייני כלבי צייד
פנסים החולפים משתקפים כפרחים – עוד ועוד
ותמיד יש אחד שהולך מול בתים חדשים לבדו…


ואם כך אין פרידות.
ואם כך אז ביקשנו לשווא
מחילה ממתים,
אין בכלל חזרה עבור חורף הזה שחלף.
אז נשאר לנו רק:
על הקרקע לדרוך רגועים עד ימים אחרונים.
לא ניתן לעצור מאחור. לעקוף – רק זה אפשרי


שם, לאן שאנחנו הולכים –
זה תהום או מקום נהדר,
או פשוט חשיכה
בחלל – לא יודעים שום דבר,
מדינה יקרה,
הנושא של פולחן הקבוע למשוררים
זה אולי אהבה? לא, היא לא משתווה למילים.


זה קיום אין סופי:
זה כמו גשר מדהים, אמירה לא נגמרת,
כמו השייט של דוברה
כמו תחיית אהבה, הריגה של הקדם,
זה אורות של סירות הקיטור,
זוהר של חלונות ראווה, רכבות שעוברות בלווי צלצולים,
זה רפרוף של המים הקרים פה ליד מכנסי כמו אז רחבים

מברך את עצמי
עם תגלית המוקדמת, איתך,
מברך את עצמי
עם גילוי של גורל מר כל כך,
עם הנהר הזה הנצחי
עם שמיים האלה הקשוטים בעצים יפהפיים,
עם תיאור אבידות אחורי חנויות השותקים.


לא דייר של מקום,
לא איש מת, סוג של איש מתווך
שלגמרי לבד כאן,
צעקך משמיע לפני שתלך:
לא זיהתי מכם אף אחד,
לא מצאתי, פספסתי, שכחתי, הלכתי שולל,
חורף, שבח לאל. לא חזרתי הביתה בכלל.

זר כאן, שבח לאל,
אין פה איש שהייתי יכול לאשים.
אי אפשר להכיר כאן דבר,
אז מאיץ צעדיי, ממהר ועוקף אנשים.
כמה קל לי עכשיו
כי אינני עזבתי מכם אף אחד. לא נפרדתי…
רב תודות, אלוהי, שאני בלי מולדת בארץ נשארתי.


מזל טוב לעצמי!
לשנים שעדיין אחיה – לא צריך שום דבר.
כמה עוד לי להיות,
כמה עוד אשלם על הכוס לימונדה בבר,
כמה עוד שיקרה לי לחזור –
אבל כבר לא אחזור – כמו נועל את הבית וזורק ת’מפתח
כמה עוד אשלם בשל עצב על הארובה ועל כלב נובח.